Активизм — это именно то, чего не хватает сионистскому движению. В течение последних лет оно превратилось, особенно в России, в организацию, которая не перестает заниматься дискуссиями и чрезмерным копанием в мелочах. Что бы ни случилось, оно видит свою единственную обязанность в том, чтобы определить свою собственную позицию по отношению к новому явлению или событию и тем самым успокоиться на некоторое время. Но и с определением своей позиции оно всегда приходит с опозданием. Целых пять лет еврейский мир был взбудоражен «войной языков», а движение продолжало хранить молчание. Делая вид, что вообще не замечает распространившейся дискуссии и не придает никакого значения ее важности, движение удовлетворилось пустыми заумными фразами.
В конце концов, благодаря лишь оппозиции, которой удалось поставить на утверждение комитета некоторые решения проблемы языков, были предприняты все средства для того, чтобы, не дай Бог, не выйти за пределы чисто теоретической «позиции», и вопреки воле комитета до сих пор не создана ни одна школа, не издан ни один учебник. Но еще более удручает то, что мы наблюдаем в вопросе отношений между поляками и евреями. Наше руководство с самого начала совершенно замалчивало весь этот конфликт — «активно замалчивало», поскольку не разрешало ни писать о нем, ни касаться его с трибуны русского конгресса. Затем, слава Богу, наконец-то разрешили писать о нем, но не более того. Никаких действий, никакой добровольческой активности, никакой программы самообороны. И за это жестоко поплатились.
Можно привести целый ряд подобных фактов. И напротив, крайне трудно, или почти невозможно, найти хотя бы один факт, свидетельствующий об иной ситуации. Единственное исключение — Эрец-Исраэль (Палестина). Там, на месте, каким-то образом было сделано кое-что существенное — да и то только после упорной борьбы. Но, помимо Эрец-Исраэль, нам просто не давали возможности заниматься какой-либо общественно-политической деятельностью. Движение, которое насчитывает тысячи евреев, в рядах которого находятся торговцы, учителя, ремесленники, юношество — все элементы, необходимые для активной деятельности, это движение принуждают заниматься одним лишь критиканством. Но постепенно критиканство надоело и исчерпало себя. В тех случаях, когда дело касалось критики на еврейскую действительность, критика превращалась в психоз, когда же критика шла со стороны других еврейских течений, то принимала характер ссор. И вот прошло уже десять лет, а нас все еще продолжают воспитывать в том же духе.
К нашему счастью, эта болезнь и подобный метод воспитания принципиального безделья не получили отклика в нашем всемирном движении. На конгрессах господствовали организации стран центральной Европы, привыкшие к здоровой деятельности в своих странах. Но когда началась война и весь мир разделился на два лагеря, то принцип бездеятельности взял верх именно в той части мира, с которой были связаны наши лучшие шансы и надежды. В четырех странах Антанты единственная сильная сионистская группа — российская, которая ныне ратует за «политически-дипломатическую деятельность». Вполне естественно, что эта деятельность почти равна нулю. И если, на наше счастье, все еще можно сказать «почти», то в этом личная заслуга одного человека из Манчестера. Благодаря ему была подготовлена почва в некоторых влиятельных кругах Англии. Если бы не он, то положение в Англии было бы такое же, как и в других странах Антанты: состояние полного бездействия.
В качестве доказательства тому, как действует движение в странах Антанты, можно привести несколько примеров. Не так давно я провел два месяца в России и встречался там со многими русскими политическими деятелями. Никто не может поручиться, будет ли после войны у этих политических деятелей прямое влияние на вопросы международной политики. Напрасно искал я в их политической психологии что-либо, отдаленно напоминающее контакт с сионистскими функционерами. Несмотря на то что живут они в том же городе, по соседству с нашим руководством, большинство политиков просто ничего не слышали о сионизме, продолжает ли он существовать, намеревается ли выдвинуть какие-либо требования. А если что-нибудь и слышали, то, во всяком случае, не от наших функционеров, а из русской прессы, в которой на эту тему писал Амфитеатров.
Один из этих политиков спросил меня: «У вас, конечно же, есть книга, в которой указаны все ваши требования, итоги поселенческой деятельности, финансовое положение и тому подобное. Я бы хотел прочитать ее». Я немного замялся, но в конце концов ответил, что такой книги на русском языке нет… Но нам ведь известно, что подобной книги не существует ни на французском, ни на английском, ни на каком другом языке (я не говорю о брошюрах, с помощью которых сейчас ничего не говорю о брошюрах, с помощью которых сейчас ничего и никому невозможно доказать). До сих пор нет ни приличной монографии, ни веского меморандума, которые можно было бы предложить человеку, привыкшему к чтению политической литературы. А собственно говоря, к чему все это? Кому мы предложим такую книгу, если мы ни с кем не ведем переговоры? Во Франции о нас не знают и смотрят на нас с удивлением, лишь только слышат слово «сионизм», или, в лучшем случае, нас принимают за что-то вроде «Армии спасения» или приверженцев эсперанто или вегетарианства. Та же ситуация в Италии.
Но печальнее всего не то, что мы бездействуем, а то, Что не существует вообще никаких планов, даже целей нет. Наше руководство довольствуется той мерой деятельности, которую они сами разрабатывают, и раздражается, когда другие не испытывают подобного удовлетворения. В последний период некоторые группы выдвинули три-четыре основных требования, которые должны были внести живительную струю в аппарат, переставший функционировать. Эти требования следующие: создание коалиционного руководства (с участием оппозиции, так называемой политической оппозиции); создание дипломатических представительств во Франции и Италии; опубликование на французском языке «Бело-голубой книги».
Люди, которые пришли к нам недавно, вообще не могли понять, как можно в такой час не согласиться на столь важные основные требования. Но у нас они наткнулись на бурю гнева и резкое сопротивление. Наше руководство довольно, и посему мы тоже должны быть довольны.
Речь не идет только об отсутствии талантливых людей, в данном случае имеет место какой-то патологический страх перед всякого рода действием, Что-то вроде отвращения перед созидательным шагом, каким бы ничтожно маленьким он не был. Нужно быть слепым, чтобы не видеть в этом болезни. Я не воспринимаю ее как болезнь органическую, скорее это не что иное, как результат влияния определенного воспитания, оставившего глубокий след. И сейчас, в этот исторический момент, который может никогда в жизни больше не повторится, в этой болезни есть нечто катастрофическое. Мне часто кажется, что она уже принесла нам несчастье, что уже поздно исправлять нанесенный ущерб, что мы уже не в состоянии угнаться за событиями. И все же, пока есть у нас единицы, которые еще не погублены сознанием собственного бессилия, они должны бороться. И я надеюсь, что они будут бороться во имя того, что столь трагическим образом не достает нам — за активность.
Что же касается тех немногих искренних людей, следящих за событиями в Эрец-Исраэль с самого начала войны и не желающих допустить, чтобы их водили за нос, то им совершенно ясно, что сейчас происходит.
Турецкое правительство использовало войну и отмену капитуляций для того, чтобы начать кампанию против сионизма и поселенческой деятельности. Эта «кампания» продолжалась три месяца и по четкому плану ее организаторов должна была завершиться погромом. Но в последний момент турки были вынуждены воздержаться от погромов и весь этот «поход» пришел к концу. Они были вынуждены поступить подобным образом, потому что в это дело вмешалась Америка, которая оказала серьезное дипломатическое давление на Берлин и Константинополь. Вмешательство Америки было не случайным и не само собой разумеющимся. Оно произошло по двум причинам.
Первая причина — посол Моргентау, который всегда считался «хорошим правителем» в глазах поселенцев, с самого начала чувствовал большую опасность. И все же до его дворца в Константинополе не дошло и сотой доли того, что в действительности происходило в Эрец-Исраэль. Посему важную роль сыграл второй фактор, приведший к вмешательству Америки — Александрийский комитет, постоянно находившийся в контакте с американскими должностными лицами, которые собирали сведения о положении в Эрец-Исраэль. Александрийский комитет довел до сведения американской и европейской прессы некоторые шаги, предпринятые турецкими властями, не давая им возможности скрыть их от общественного мнения. И наконец, когда в его руки попал напечатанный черным по белому манифест о погроме, комитет обратился к президенту Вильсону с просьбой о помощи. «Не для того, чтобы защитить жизни и имущество наших близких, просим мы вашей помощи, — было сказано в телеграмме, — а ради высшего принципа, во имя которого они трудятся». Через две недели после этого призыва Джамаль-паша получил из Константинополя соответствующий совет и прибыл в Тель-Авив, чтобы восстановить мир, И ненавистным гонениям пришел конец.
В качестве благодарности за столь важную роль, которую сыграл Александрийский комитет в этом деле, его не перестают обвинять во всяческих грехах и преследуют бессовестными оскорблениями. В комитет входили люди рассудительные, старожилы Эрец-Исраэль, опытные функционеры и преданные друзья Турции. Все они находились в том возрасте, когда убеждения меняются только лишь вследствие острой необходимости момента и важности событий. Александрийский комитет не сделал ни одного неверного шага.
Он действовал осторожно и только на основании действительно хорошо проверенных фактов. И даже если бы он сделал сто неверных шагов, обвинять его было бы просто бессовестно, особенно учитывая тот факт, что обвинения эти были со стороны тех людей, которые в то страшное время спокойно сидели в своих уютных домах, читали телеграммы из Александрии и высказывали свое мнение вместо того, чтобы прибыть в Александрию через Румынию и Салоники — путешествие, которое можно совершить за 18 дней! Почему же эти господа не приехали в Александрию? Мы их там ждали, мы были уверены, что после прочтения первых телеграмм, они сдвинутся наконец с места и приедут к нам. Они приедут, они возьмут в свои руки политическое руководство, они будут следить за сообщениями, составят телеграмму в Америку, они, вооруженные умом и опытом, позаботятся о том, чтобы не было сделано ошибочных шагов. Почему же никто из них не прибыл?
И есть еще одна интонация, которая, к величайшему сожалению, слишком часто и слишком громко слышится в то время, когда говорят о происходящем в Эрец-Исраэль. Ввиду того, что погром в конце концов не произошел и турки были вынуждены приостановить изгнание евреев, посему добросердечные люди решили, что все это дело выеденного яйца не стоит.
Кампания против поселенческой деятельности, продуманная кампания, систематичная, целью которой было одним ударом уничтожить все основы ишува — независимое руководство, язык, школу, охрану, прессу, банк, — все это в их глазах выглядит ерундой, так как нас не избили, а до тех пор, пока нас не бьют, мы не в обиде. Для того чтобы думать и чувствовать таким образом нужно смотреть на гражданскую жизнь странными глазами, по всей видимости теми особенными глазами, о которых Бялик говорит: «глаза избиваемых рабов». Я признаюсь, что не отношусь к тому сорту людей, которых Господь наделил такими глазами. Я запрещаю не только резать мой народ, но и не желаю, чтобы в него плевали даже самый мизерный плевок. Я запрещаю относиться к моему народу с пренебрежением, к его языку, к его банку и особенно к его идеалам, в частности и в Эрец-Исраэль, Тот, кто делает это, ненавидит меня, и я ненавижу его, безотносительно к каким-либо причинам, по которым можно было бы простить, и несмотря на то, что в стихотворении Бялика упоминаются гораздо худшие вещи.
Я так считаю, и я верю, что так считают многие. Особенно важна такая позиция в Эрец-Исраэль, где мы стоим перед лицом всего мира и требуем наши права. Ни один человек не может защищать свое право до того, как он сам поверит, что право его неуязвимо. Ишув священен в той же степени, как священна Тора. Тот, кто поднял на него руку, — преступник. Мы когда-нибудь еще будем нуждаться в суде народов. Не давайте им привыкнуть к мысли, что если нас бьют слабо, всего лишь носком сапога, то мы не обижаемся, мы привыкли к этому. Все это касается всего Израиля, и особенно Эрец-Исраэль.
Все это написано не с целью пробудить ненависть по отношению к туркам. Мне совершенно безразлично, будем ли мы их любить или ненавидеть. Важно, чтобы глаза наши открылись и мы поняли суть и значение событий, происходивших в Эрец-Исраэль. А мораль проста: под любым турецким правительством у сионизма в Эрец-Исраэль нет надежды. В сущности я не понимаю, почему столь трудно внедрить в наше сознание эту истину. Кто из сионистских функционеров не знает этого? Кто не знает, что с начала 90-х годов «старое» турецкое правительство запрещало евреям-иностранцам оставаться в Эрец-Исраэль более трех месяцев, и до сегодняшнего дня «младотурки» не желают отменить этот запрет? Кто не знает, что вся наша деятельность в Эрец-Исраэль существовала и развивалась только благодаря капитуляциям, которые лишали турецкого чиновника власти над «приезжими»? Началась война, исчезли капитуляции, и все остальное произошло чисто механически. Турки ясно объяснили нам, что они нас не хотят и, следовательно, нам с ними не о чем больше разговаривать.
И еще довелось нам услышать такой многозначительный вопрос: «А откуда нам знать, что турки в один прекрасный день не изменят свою точку зрения?» Никто не может поручиться за то, что может произойти в будущем. Кто знает, может быть, в один прекрасный день и румыны предложат нам равноправие, а поляки даже предложат национальные права! В политике не занимаются решением ребусов. Если в течение тридцати трех лет люди бьются головой об стенку и ничего из этого не выходит, значит, есть необходимость искать другие, новые пути. Были Ховевей-Цион, был Герцль, сейчас прошло уже одиннадцать лет со дня смерти Герцля. Три периода, три поколения сионистов стучались в турецкую дверь: и в дверь «старого» турецкого правительства, и в дверь «младотурков»; всеми способами доказывалось, что Оттоманская империя может только выиграть от сионизма (и это святая правда). И вот результат. Я думаю, что на этом мы можем поставить точку. Хватит!
Из того, что было сказано выше, можно сделать два вывода: Первый — не в наших интересах, чтобы Эрец-Исраэль продолжала оставаться и руках Турции. Второй — если Турция против нас, нам необходимо искать других союзников и друзей. И ввиду того, что сейчас, в 1915 году, политические дела ведутся только на основе точного и открытого расчета, так, что все видят, кто кому друг и кто кому враг, то и нам придется подписать новый союз в открытую, на глазах всего общественного мнения.
На это наши «пассивисты» отвечают: «По нашему мнению, политический поворот связан с большим риском. Во-первых, война может закончиться таким образом, что Эрец-Исраэль останется в руках турков еще на продолжительный период; во-вторых, турки вообще могут рассердиться и вырвать с корнем все наши поселения».
По поводу риска можно дискутировать двумя способами. Во-первых, нужно выяснить для себя, существует ли реальная опасность. На это можно отвечать пространно. Но вопрос о риске можно, и даже нужно, представить в более широком объеме. Поскольку это поможет четко, хотя и косвенным образом, выявить глубокое противоречие между двумя мировоззрениями, мы поднимем этот вопрос и будем обсуждать его.
Пытаться же отгадать, кто выиграет, — занятие абсолютно лишнее. Но одно нам ясно: если Эрец-Исраэль останется в руках нашего врага, то тогда вдвойне важно, чтобы были у нас в мире друзья и союзники. Нам прекрасно известен неписаный закон по этому поводу: еврею нельзя искать себе каких-либо союзников за границей. Иначе, раздражение его «хозяина» по отношению к нему только возрастет. Следуя этому многозначительному указанию, польские евреи все время будут продолжать обещать своим «хозяевам», что они не будут добиваться, не дай Бог, какого-либо вмешательства вне Польши. И они никогда и никоим образом не будут действовать заодно с внешними политическими силами. И к чему же привел этот метод? Купили ли мы этой тяжкой ценой хотя бы одного поляка, удостоились ли мы его дружбы? Спасли ли мы таким путем наше население от польской ненависти? Мы добились только одного: поляки полностью прекратили считаться с нами. Едва лишь исчезла угроза, перед которой поляки действительно трепетали, и немедленно евреи в их глазах превратились просто в мелкое насекомое, да к тому же не ядовитое насекомое, которое можно раздавить босыми ногами.
Против этой многозначительной, но обанкротившейся сто раз политики мы выставляем другой принцип: если против нас поднимается враг, мы должны искать себе союзника, и искать его нужно именно среди врагов врага нашего. Если мы поступим таким образом, то ясно, что наш враг усилит свою ненависть. Возможно, если обстоятельства позволят ему, он в первый период даже усилит преследования. Это неизбежно в любой борьбе, в любой момент разжигания страстей. Всегда и везде первый период связан с эскалацией преследований. Нельзя принимать в расчет этот фактор момента, если нет намерения полностью отказаться от политической активности. Но по стопам такой бури приходит черед второго момента: и к этому времени с вами уже начинают считаться.
Именно потому, вы враг и союзник врага, именно потому, что вы не позволяете, чтобы они вас топтали, к вам относятся с уважением и считаются с вами. К сильному врагу прислушиваются больше, к слабому — меньше. Но к «безвредному» не прислушиваются вообще. Поэтому самая большая опасность — остаться в одиночестве и беззащитными; в ситуации, когда есть враги, но нет ни единого друга. Тот, кто не понимает эту простую истину в политике, продолжает плестись по старому пути. Мы этого не желаем и не допустим. Мы хотим, и в конце концов добьемся, чтобы всякий, кому взбредет на ум уничтожить ишув, — будь то Дамовский или Тлаат будет знать, что хотя бы часть еврейского народа всеми своими силами постарается отомстить за его деяния и будет помогать его врагу.
Совершенно понятно, что немедленно припоминают знакомый с давних времен припев: «мы слабые, мы маленькие, мы беспомощные и бессильные; нас можно пальцем растереть, нас никто не боится», и так далее. И этот старый напев выглядит в наших глазах пустой болтовней, выражением праздного скептицизма, ставшего в последнее время основным мотивом галутской критики. И действительно, человек должен был сделать из своего скептицизма увлекательный спорт, чтобы не увидеть, что, несмотря ни на что, еврейство представляет собой некую международную политическую силу и что более всего ценят эту силу именно его враги.
И мы подтверждаем, что именно они более близки к истине, чем сочинители песенок о нашем бессилии и ничтожности. Если мы ноль, то вообще не нужно вмешиваться в политику, не нужно погружаться в мечты ни о наших правах, ни о территории; не нужно бороться, нужно просто закрыть лавочку и отослать самих себя домой. Мы работаем, боремся, прокладываем себе дорогу вперед шаг за шагом именно потому, что представляем собой мировую силу. Такую мощь трудно мобилизовать и сконцентрировать, но она существует, и враги наши — поляки, турки и другие — верят в нее. Они только не верят в то, что она будет мобилизована против них. Так давайте же объясним им это раз и навсегда.
Именно в том случае, если сложится так, что Эрец-Исраэль останется в руках турков, решающее значение будет иметь для нас наличие союзников, которых боится Турция. Это единственное средство упрочить наш статус в Эрец-Исраэль, или, что более точно, это то, что останется от нашего статуса там.
Много ли останется от наших позиций в Эрец-Исраэль, никто не может нам гарантировать. Сам я считаю, что Эрец-Исраэль — это не Армения, и уничтожить ишув дело не такое легкое, как думали в первые годы войны генералы «младотурков». Если говорить откровенно, я считаю, что саранча представляет собой гораздо более серьезную опасность, так как она не считается ни с влиянием евреев Нью-Йорка, Берлина, Вены или Будапешта, ни с дипломатами и конвоем. Но «младотурки» давно считаются со всеми этими факторами. Хотя и нет гарантии тому, что они вновь не попытаются устроить погром в Эрец-Исраэль. И зависеть это будет от того, как поведут себя евреи там.
Не следует из всего этого делать вывод, что ощущение возможной опасности должно связывать нас по рукам и ногам. Что касается нас, то нам, намеревающимся поставить ишув в положение «опасности», — нам ишув не менее дорог, чем «пассивистам». Мы были среди тех, кто сказал «нет» на 6-м конгрессе, мы активно участвовали в борьбе за практическую работу в Эрец-Исраэль, голосовали за новый исполнительный комитет. И сейчас мы должны признаться, что в своих усилиях «перегнуть палку в другую сторону» мы чересчур согнули ее. В последние годы исчез из нашего движения политический пафос, и сейчас мы платим за это дорогой ценой.
Нам не хватает политического подъема. Нет смысла, нет интереса и даже необходимости в политической работе, нет никакого плана и нет людей. Те, кто был с Герцлем, находятся за бортом, а у людей, которые «руководят» нами сейчас, обнаружились слабые политические нервы. Я утверждаю это не только от своего имени, но и от имени многих других: не этого мы ожидали и не этого желали. Мы никогда не рассматривали ишув как самоцель. В наших глазах его основное достоинство заключалось в том, что мы видели в нем одно из сильнейших средств политического сионизма. Мы видели в нем один из путей, по которым можно добиться «чартера» или какой-нибудь замены «чартера»; короче говоря, политическую власть над Эрец-Исраэль. И если бы не это, мы бы и пальцем не пошевелили ради «практической деятельности». Для нас ишув был дорог, как одна из наилучших «выигрышных карт» в политической игре в будущем. И мы не можем дать согласие на то, чтобы ишув внезапно превратился в препятствие в этой решающей политической игре.
Сейчас стало понятно, чего опасался Герцль, когда отнесся с некоторым недоверием к ограниченному проекту поселений. Как-то раз, в частной беседе, он сказал: «В Торе сказано, что человек, который только что построил себе дом, не годен в солдаты», Герцль опасался, что этот дом превратится в самоцель; его мебель, его обои, постельное белье и все «домашнее», подобранное с такой гармонией, станут в его глазах более ценными, чем сама конечная цель, и, когда придет решающий момент (а решающий момент и опасность — суть синонимы), выяснится, что все «домашнее» превратилось в свинцовый груз, отягощающий наши ноги, и веревку, связывающую наши руки. Нет, на это мы не согласны, ишув — это средство и только средство, и не более того. Если мы любим его, если нам дороги его зеленеющие сады, золотящиеся поля, его гордые бойцы и рабочие — все это не имеет отношения к сути дела. В наших глазах они — авангард. Иногда авангард должен нести большие потери, мы посылаем ему наше благословение и продолжаем идти своим путем.
Конечно же, будет очень больно думать, что той работе, которую проделали несколько поколений сионизма, грозит опасность. Но когда нам говорят, что «у нас нет никакого морального права», увеличить опасность, позволим себе с этим не согласится. Этот довод менее всего подходит сионистам. Именно мы всегда обосновывали наши права на том, что не нужно считаться с опасностью. Когда политический сионизм только вышел на политическую сцену, то и тогда европейские ассимиляторы испугались «опасности». Их речи, в конечном счете, не были настолько уж глупыми: «Наши предки, родители и все мы сто лет трудились для того, чтобы достичь и укрепить равноправие, основанное на принципе, что евреи не чужаки, „свои“, и нет у них никакой другой родины и нации. А сейчас приходите вы и хотите расшатать саму основу равноправия; вы заявляете, что у евреев есть другая родина и другая нация. Есть ли у вас моральное право подвергать опасности плоды трудов многих поколений?» На это сионисты обычно отвечали: «Да, у нас есть такое право», и, конечно же, были правы, поскольку у них была цель, ради которой стоило жертвовать.
То же самое было в Турции. Турецкие евреи говорили нам, что они живут в мире с турками, к ним относятся не так, как к грекам и болгарам, пытающимся захватить у Турции кусок земли. А сейчас приходите вы и хотите сказать туркам, что вы претендуете на часть турецкой империи. Знаете ли вы, что это значит? Есть ли у вас моральное право подвергать нас опасности? Мы ответили им: «Да, есть», и были правы.
А сейчас наша очередь. Я вновь повторяю: «Я считаю все эти разговоры об опасности на 3/4 пустой болтовней». Турки, возможно, попытаются спровоцировать что-нибудь в гневе, но от попытки до результатов расстояние огромное. Один раз они уже пытались, да ничего не вышло. А когда возникла необходимость и пришлось обратиться за помощью к президенту Вильсону, то трусы говорили, что именно сейчас начнутся настоящие преследования. Но все было наоборот. Только после этого пришел конец страшному периоду гонений. И когда наконец был создан в Александрии легион бойцов Эрец-Исраэль, то и тогда не реализовались самые черные страхи и предположения. Даже сейчас я считаю их бессмысленными на 3/4. Но даже если они и имеют какой-то смысл, мы все равно должны идти своим путем — путем активной политики.
В конце концов, благодаря лишь оппозиции, которой удалось поставить на утверждение комитета некоторые решения проблемы языков, были предприняты все средства для того, чтобы, не дай Бог, не выйти за пределы чисто теоретической «позиции», и вопреки воле комитета до сих пор не создана ни одна школа, не издан ни один учебник. Но еще более удручает то, что мы наблюдаем в вопросе отношений между поляками и евреями. Наше руководство с самого начала совершенно замалчивало весь этот конфликт — «активно замалчивало», поскольку не разрешало ни писать о нем, ни касаться его с трибуны русского конгресса. Затем, слава Богу, наконец-то разрешили писать о нем, но не более того. Никаких действий, никакой добровольческой активности, никакой программы самообороны. И за это жестоко поплатились.
Можно привести целый ряд подобных фактов. И напротив, крайне трудно, или почти невозможно, найти хотя бы один факт, свидетельствующий об иной ситуации. Единственное исключение — Эрец-Исраэль (Палестина). Там, на месте, каким-то образом было сделано кое-что существенное — да и то только после упорной борьбы. Но, помимо Эрец-Исраэль, нам просто не давали возможности заниматься какой-либо общественно-политической деятельностью. Движение, которое насчитывает тысячи евреев, в рядах которого находятся торговцы, учителя, ремесленники, юношество — все элементы, необходимые для активной деятельности, это движение принуждают заниматься одним лишь критиканством. Но постепенно критиканство надоело и исчерпало себя. В тех случаях, когда дело касалось критики на еврейскую действительность, критика превращалась в психоз, когда же критика шла со стороны других еврейских течений, то принимала характер ссор. И вот прошло уже десять лет, а нас все еще продолжают воспитывать в том же духе.
К нашему счастью, эта болезнь и подобный метод воспитания принципиального безделья не получили отклика в нашем всемирном движении. На конгрессах господствовали организации стран центральной Европы, привыкшие к здоровой деятельности в своих странах. Но когда началась война и весь мир разделился на два лагеря, то принцип бездеятельности взял верх именно в той части мира, с которой были связаны наши лучшие шансы и надежды. В четырех странах Антанты единственная сильная сионистская группа — российская, которая ныне ратует за «политически-дипломатическую деятельность». Вполне естественно, что эта деятельность почти равна нулю. И если, на наше счастье, все еще можно сказать «почти», то в этом личная заслуга одного человека из Манчестера. Благодаря ему была подготовлена почва в некоторых влиятельных кругах Англии. Если бы не он, то положение в Англии было бы такое же, как и в других странах Антанты: состояние полного бездействия.
В качестве доказательства тому, как действует движение в странах Антанты, можно привести несколько примеров. Не так давно я провел два месяца в России и встречался там со многими русскими политическими деятелями. Никто не может поручиться, будет ли после войны у этих политических деятелей прямое влияние на вопросы международной политики. Напрасно искал я в их политической психологии что-либо, отдаленно напоминающее контакт с сионистскими функционерами. Несмотря на то что живут они в том же городе, по соседству с нашим руководством, большинство политиков просто ничего не слышали о сионизме, продолжает ли он существовать, намеревается ли выдвинуть какие-либо требования. А если что-нибудь и слышали, то, во всяком случае, не от наших функционеров, а из русской прессы, в которой на эту тему писал Амфитеатров.
Один из этих политиков спросил меня: «У вас, конечно же, есть книга, в которой указаны все ваши требования, итоги поселенческой деятельности, финансовое положение и тому подобное. Я бы хотел прочитать ее». Я немного замялся, но в конце концов ответил, что такой книги на русском языке нет… Но нам ведь известно, что подобной книги не существует ни на французском, ни на английском, ни на каком другом языке (я не говорю о брошюрах, с помощью которых сейчас ничего не говорю о брошюрах, с помощью которых сейчас ничего и никому невозможно доказать). До сих пор нет ни приличной монографии, ни веского меморандума, которые можно было бы предложить человеку, привыкшему к чтению политической литературы. А собственно говоря, к чему все это? Кому мы предложим такую книгу, если мы ни с кем не ведем переговоры? Во Франции о нас не знают и смотрят на нас с удивлением, лишь только слышат слово «сионизм», или, в лучшем случае, нас принимают за что-то вроде «Армии спасения» или приверженцев эсперанто или вегетарианства. Та же ситуация в Италии.
Но печальнее всего не то, что мы бездействуем, а то, Что не существует вообще никаких планов, даже целей нет. Наше руководство довольствуется той мерой деятельности, которую они сами разрабатывают, и раздражается, когда другие не испытывают подобного удовлетворения. В последний период некоторые группы выдвинули три-четыре основных требования, которые должны были внести живительную струю в аппарат, переставший функционировать. Эти требования следующие: создание коалиционного руководства (с участием оппозиции, так называемой политической оппозиции); создание дипломатических представительств во Франции и Италии; опубликование на французском языке «Бело-голубой книги».
Люди, которые пришли к нам недавно, вообще не могли понять, как можно в такой час не согласиться на столь важные основные требования. Но у нас они наткнулись на бурю гнева и резкое сопротивление. Наше руководство довольно, и посему мы тоже должны быть довольны.
Речь не идет только об отсутствии талантливых людей, в данном случае имеет место какой-то патологический страх перед всякого рода действием, Что-то вроде отвращения перед созидательным шагом, каким бы ничтожно маленьким он не был. Нужно быть слепым, чтобы не видеть в этом болезни. Я не воспринимаю ее как болезнь органическую, скорее это не что иное, как результат влияния определенного воспитания, оставившего глубокий след. И сейчас, в этот исторический момент, который может никогда в жизни больше не повторится, в этой болезни есть нечто катастрофическое. Мне часто кажется, что она уже принесла нам несчастье, что уже поздно исправлять нанесенный ущерб, что мы уже не в состоянии угнаться за событиями. И все же, пока есть у нас единицы, которые еще не погублены сознанием собственного бессилия, они должны бороться. И я надеюсь, что они будут бороться во имя того, что столь трагическим образом не достает нам — за активность.
Турецкое правительство использовало войну и отмену капитуляций для того, чтобы начать кампанию против сионизма и поселенческой деятельности. Эта «кампания» продолжалась три месяца и по четкому плану ее организаторов должна была завершиться погромом. Но в последний момент турки были вынуждены воздержаться от погромов и весь этот «поход» пришел к концу. Они были вынуждены поступить подобным образом, потому что в это дело вмешалась Америка, которая оказала серьезное дипломатическое давление на Берлин и Константинополь. Вмешательство Америки было не случайным и не само собой разумеющимся. Оно произошло по двум причинам.
Первая причина — посол Моргентау, который всегда считался «хорошим правителем» в глазах поселенцев, с самого начала чувствовал большую опасность. И все же до его дворца в Константинополе не дошло и сотой доли того, что в действительности происходило в Эрец-Исраэль. Посему важную роль сыграл второй фактор, приведший к вмешательству Америки — Александрийский комитет, постоянно находившийся в контакте с американскими должностными лицами, которые собирали сведения о положении в Эрец-Исраэль. Александрийский комитет довел до сведения американской и европейской прессы некоторые шаги, предпринятые турецкими властями, не давая им возможности скрыть их от общественного мнения. И наконец, когда в его руки попал напечатанный черным по белому манифест о погроме, комитет обратился к президенту Вильсону с просьбой о помощи. «Не для того, чтобы защитить жизни и имущество наших близких, просим мы вашей помощи, — было сказано в телеграмме, — а ради высшего принципа, во имя которого они трудятся». Через две недели после этого призыва Джамаль-паша получил из Константинополя соответствующий совет и прибыл в Тель-Авив, чтобы восстановить мир, И ненавистным гонениям пришел конец.
В качестве благодарности за столь важную роль, которую сыграл Александрийский комитет в этом деле, его не перестают обвинять во всяческих грехах и преследуют бессовестными оскорблениями. В комитет входили люди рассудительные, старожилы Эрец-Исраэль, опытные функционеры и преданные друзья Турции. Все они находились в том возрасте, когда убеждения меняются только лишь вследствие острой необходимости момента и важности событий. Александрийский комитет не сделал ни одного неверного шага.
Он действовал осторожно и только на основании действительно хорошо проверенных фактов. И даже если бы он сделал сто неверных шагов, обвинять его было бы просто бессовестно, особенно учитывая тот факт, что обвинения эти были со стороны тех людей, которые в то страшное время спокойно сидели в своих уютных домах, читали телеграммы из Александрии и высказывали свое мнение вместо того, чтобы прибыть в Александрию через Румынию и Салоники — путешествие, которое можно совершить за 18 дней! Почему же эти господа не приехали в Александрию? Мы их там ждали, мы были уверены, что после прочтения первых телеграмм, они сдвинутся наконец с места и приедут к нам. Они приедут, они возьмут в свои руки политическое руководство, они будут следить за сообщениями, составят телеграмму в Америку, они, вооруженные умом и опытом, позаботятся о том, чтобы не было сделано ошибочных шагов. Почему же никто из них не прибыл?
И есть еще одна интонация, которая, к величайшему сожалению, слишком часто и слишком громко слышится в то время, когда говорят о происходящем в Эрец-Исраэль. Ввиду того, что погром в конце концов не произошел и турки были вынуждены приостановить изгнание евреев, посему добросердечные люди решили, что все это дело выеденного яйца не стоит.
Кампания против поселенческой деятельности, продуманная кампания, систематичная, целью которой было одним ударом уничтожить все основы ишува — независимое руководство, язык, школу, охрану, прессу, банк, — все это в их глазах выглядит ерундой, так как нас не избили, а до тех пор, пока нас не бьют, мы не в обиде. Для того чтобы думать и чувствовать таким образом нужно смотреть на гражданскую жизнь странными глазами, по всей видимости теми особенными глазами, о которых Бялик говорит: «глаза избиваемых рабов». Я признаюсь, что не отношусь к тому сорту людей, которых Господь наделил такими глазами. Я запрещаю не только резать мой народ, но и не желаю, чтобы в него плевали даже самый мизерный плевок. Я запрещаю относиться к моему народу с пренебрежением, к его языку, к его банку и особенно к его идеалам, в частности и в Эрец-Исраэль, Тот, кто делает это, ненавидит меня, и я ненавижу его, безотносительно к каким-либо причинам, по которым можно было бы простить, и несмотря на то, что в стихотворении Бялика упоминаются гораздо худшие вещи.
Я так считаю, и я верю, что так считают многие. Особенно важна такая позиция в Эрец-Исраэль, где мы стоим перед лицом всего мира и требуем наши права. Ни один человек не может защищать свое право до того, как он сам поверит, что право его неуязвимо. Ишув священен в той же степени, как священна Тора. Тот, кто поднял на него руку, — преступник. Мы когда-нибудь еще будем нуждаться в суде народов. Не давайте им привыкнуть к мысли, что если нас бьют слабо, всего лишь носком сапога, то мы не обижаемся, мы привыкли к этому. Все это касается всего Израиля, и особенно Эрец-Исраэль.
Все это написано не с целью пробудить ненависть по отношению к туркам. Мне совершенно безразлично, будем ли мы их любить или ненавидеть. Важно, чтобы глаза наши открылись и мы поняли суть и значение событий, происходивших в Эрец-Исраэль. А мораль проста: под любым турецким правительством у сионизма в Эрец-Исраэль нет надежды. В сущности я не понимаю, почему столь трудно внедрить в наше сознание эту истину. Кто из сионистских функционеров не знает этого? Кто не знает, что с начала 90-х годов «старое» турецкое правительство запрещало евреям-иностранцам оставаться в Эрец-Исраэль более трех месяцев, и до сегодняшнего дня «младотурки» не желают отменить этот запрет? Кто не знает, что вся наша деятельность в Эрец-Исраэль существовала и развивалась только благодаря капитуляциям, которые лишали турецкого чиновника власти над «приезжими»? Началась война, исчезли капитуляции, и все остальное произошло чисто механически. Турки ясно объяснили нам, что они нас не хотят и, следовательно, нам с ними не о чем больше разговаривать.
И еще довелось нам услышать такой многозначительный вопрос: «А откуда нам знать, что турки в один прекрасный день не изменят свою точку зрения?» Никто не может поручиться за то, что может произойти в будущем. Кто знает, может быть, в один прекрасный день и румыны предложат нам равноправие, а поляки даже предложат национальные права! В политике не занимаются решением ребусов. Если в течение тридцати трех лет люди бьются головой об стенку и ничего из этого не выходит, значит, есть необходимость искать другие, новые пути. Были Ховевей-Цион, был Герцль, сейчас прошло уже одиннадцать лет со дня смерти Герцля. Три периода, три поколения сионистов стучались в турецкую дверь: и в дверь «старого» турецкого правительства, и в дверь «младотурков»; всеми способами доказывалось, что Оттоманская империя может только выиграть от сионизма (и это святая правда). И вот результат. Я думаю, что на этом мы можем поставить точку. Хватит!
На это наши «пассивисты» отвечают: «По нашему мнению, политический поворот связан с большим риском. Во-первых, война может закончиться таким образом, что Эрец-Исраэль останется в руках турков еще на продолжительный период; во-вторых, турки вообще могут рассердиться и вырвать с корнем все наши поселения».
По поводу риска можно дискутировать двумя способами. Во-первых, нужно выяснить для себя, существует ли реальная опасность. На это можно отвечать пространно. Но вопрос о риске можно, и даже нужно, представить в более широком объеме. Поскольку это поможет четко, хотя и косвенным образом, выявить глубокое противоречие между двумя мировоззрениями, мы поднимем этот вопрос и будем обсуждать его.
Пытаться же отгадать, кто выиграет, — занятие абсолютно лишнее. Но одно нам ясно: если Эрец-Исраэль останется в руках нашего врага, то тогда вдвойне важно, чтобы были у нас в мире друзья и союзники. Нам прекрасно известен неписаный закон по этому поводу: еврею нельзя искать себе каких-либо союзников за границей. Иначе, раздражение его «хозяина» по отношению к нему только возрастет. Следуя этому многозначительному указанию, польские евреи все время будут продолжать обещать своим «хозяевам», что они не будут добиваться, не дай Бог, какого-либо вмешательства вне Польши. И они никогда и никоим образом не будут действовать заодно с внешними политическими силами. И к чему же привел этот метод? Купили ли мы этой тяжкой ценой хотя бы одного поляка, удостоились ли мы его дружбы? Спасли ли мы таким путем наше население от польской ненависти? Мы добились только одного: поляки полностью прекратили считаться с нами. Едва лишь исчезла угроза, перед которой поляки действительно трепетали, и немедленно евреи в их глазах превратились просто в мелкое насекомое, да к тому же не ядовитое насекомое, которое можно раздавить босыми ногами.
Против этой многозначительной, но обанкротившейся сто раз политики мы выставляем другой принцип: если против нас поднимается враг, мы должны искать себе союзника, и искать его нужно именно среди врагов врага нашего. Если мы поступим таким образом, то ясно, что наш враг усилит свою ненависть. Возможно, если обстоятельства позволят ему, он в первый период даже усилит преследования. Это неизбежно в любой борьбе, в любой момент разжигания страстей. Всегда и везде первый период связан с эскалацией преследований. Нельзя принимать в расчет этот фактор момента, если нет намерения полностью отказаться от политической активности. Но по стопам такой бури приходит черед второго момента: и к этому времени с вами уже начинают считаться.
Именно потому, вы враг и союзник врага, именно потому, что вы не позволяете, чтобы они вас топтали, к вам относятся с уважением и считаются с вами. К сильному врагу прислушиваются больше, к слабому — меньше. Но к «безвредному» не прислушиваются вообще. Поэтому самая большая опасность — остаться в одиночестве и беззащитными; в ситуации, когда есть враги, но нет ни единого друга. Тот, кто не понимает эту простую истину в политике, продолжает плестись по старому пути. Мы этого не желаем и не допустим. Мы хотим, и в конце концов добьемся, чтобы всякий, кому взбредет на ум уничтожить ишув, — будь то Дамовский или Тлаат будет знать, что хотя бы часть еврейского народа всеми своими силами постарается отомстить за его деяния и будет помогать его врагу.
Совершенно понятно, что немедленно припоминают знакомый с давних времен припев: «мы слабые, мы маленькие, мы беспомощные и бессильные; нас можно пальцем растереть, нас никто не боится», и так далее. И этот старый напев выглядит в наших глазах пустой болтовней, выражением праздного скептицизма, ставшего в последнее время основным мотивом галутской критики. И действительно, человек должен был сделать из своего скептицизма увлекательный спорт, чтобы не увидеть, что, несмотря ни на что, еврейство представляет собой некую международную политическую силу и что более всего ценят эту силу именно его враги.
И мы подтверждаем, что именно они более близки к истине, чем сочинители песенок о нашем бессилии и ничтожности. Если мы ноль, то вообще не нужно вмешиваться в политику, не нужно погружаться в мечты ни о наших правах, ни о территории; не нужно бороться, нужно просто закрыть лавочку и отослать самих себя домой. Мы работаем, боремся, прокладываем себе дорогу вперед шаг за шагом именно потому, что представляем собой мировую силу. Такую мощь трудно мобилизовать и сконцентрировать, но она существует, и враги наши — поляки, турки и другие — верят в нее. Они только не верят в то, что она будет мобилизована против них. Так давайте же объясним им это раз и навсегда.
Именно в том случае, если сложится так, что Эрец-Исраэль останется в руках турков, решающее значение будет иметь для нас наличие союзников, которых боится Турция. Это единственное средство упрочить наш статус в Эрец-Исраэль, или, что более точно, это то, что останется от нашего статуса там.
Много ли останется от наших позиций в Эрец-Исраэль, никто не может нам гарантировать. Сам я считаю, что Эрец-Исраэль — это не Армения, и уничтожить ишув дело не такое легкое, как думали в первые годы войны генералы «младотурков». Если говорить откровенно, я считаю, что саранча представляет собой гораздо более серьезную опасность, так как она не считается ни с влиянием евреев Нью-Йорка, Берлина, Вены или Будапешта, ни с дипломатами и конвоем. Но «младотурки» давно считаются со всеми этими факторами. Хотя и нет гарантии тому, что они вновь не попытаются устроить погром в Эрец-Исраэль. И зависеть это будет от того, как поведут себя евреи там.
Не следует из всего этого делать вывод, что ощущение возможной опасности должно связывать нас по рукам и ногам. Что касается нас, то нам, намеревающимся поставить ишув в положение «опасности», — нам ишув не менее дорог, чем «пассивистам». Мы были среди тех, кто сказал «нет» на 6-м конгрессе, мы активно участвовали в борьбе за практическую работу в Эрец-Исраэль, голосовали за новый исполнительный комитет. И сейчас мы должны признаться, что в своих усилиях «перегнуть палку в другую сторону» мы чересчур согнули ее. В последние годы исчез из нашего движения политический пафос, и сейчас мы платим за это дорогой ценой.
Нам не хватает политического подъема. Нет смысла, нет интереса и даже необходимости в политической работе, нет никакого плана и нет людей. Те, кто был с Герцлем, находятся за бортом, а у людей, которые «руководят» нами сейчас, обнаружились слабые политические нервы. Я утверждаю это не только от своего имени, но и от имени многих других: не этого мы ожидали и не этого желали. Мы никогда не рассматривали ишув как самоцель. В наших глазах его основное достоинство заключалось в том, что мы видели в нем одно из сильнейших средств политического сионизма. Мы видели в нем один из путей, по которым можно добиться «чартера» или какой-нибудь замены «чартера»; короче говоря, политическую власть над Эрец-Исраэль. И если бы не это, мы бы и пальцем не пошевелили ради «практической деятельности». Для нас ишув был дорог, как одна из наилучших «выигрышных карт» в политической игре в будущем. И мы не можем дать согласие на то, чтобы ишув внезапно превратился в препятствие в этой решающей политической игре.
Сейчас стало понятно, чего опасался Герцль, когда отнесся с некоторым недоверием к ограниченному проекту поселений. Как-то раз, в частной беседе, он сказал: «В Торе сказано, что человек, который только что построил себе дом, не годен в солдаты», Герцль опасался, что этот дом превратится в самоцель; его мебель, его обои, постельное белье и все «домашнее», подобранное с такой гармонией, станут в его глазах более ценными, чем сама конечная цель, и, когда придет решающий момент (а решающий момент и опасность — суть синонимы), выяснится, что все «домашнее» превратилось в свинцовый груз, отягощающий наши ноги, и веревку, связывающую наши руки. Нет, на это мы не согласны, ишув — это средство и только средство, и не более того. Если мы любим его, если нам дороги его зеленеющие сады, золотящиеся поля, его гордые бойцы и рабочие — все это не имеет отношения к сути дела. В наших глазах они — авангард. Иногда авангард должен нести большие потери, мы посылаем ему наше благословение и продолжаем идти своим путем.
Конечно же, будет очень больно думать, что той работе, которую проделали несколько поколений сионизма, грозит опасность. Но когда нам говорят, что «у нас нет никакого морального права», увеличить опасность, позволим себе с этим не согласится. Этот довод менее всего подходит сионистам. Именно мы всегда обосновывали наши права на том, что не нужно считаться с опасностью. Когда политический сионизм только вышел на политическую сцену, то и тогда европейские ассимиляторы испугались «опасности». Их речи, в конечном счете, не были настолько уж глупыми: «Наши предки, родители и все мы сто лет трудились для того, чтобы достичь и укрепить равноправие, основанное на принципе, что евреи не чужаки, „свои“, и нет у них никакой другой родины и нации. А сейчас приходите вы и хотите расшатать саму основу равноправия; вы заявляете, что у евреев есть другая родина и другая нация. Есть ли у вас моральное право подвергать опасности плоды трудов многих поколений?» На это сионисты обычно отвечали: «Да, у нас есть такое право», и, конечно же, были правы, поскольку у них была цель, ради которой стоило жертвовать.
То же самое было в Турции. Турецкие евреи говорили нам, что они живут в мире с турками, к ним относятся не так, как к грекам и болгарам, пытающимся захватить у Турции кусок земли. А сейчас приходите вы и хотите сказать туркам, что вы претендуете на часть турецкой империи. Знаете ли вы, что это значит? Есть ли у вас моральное право подвергать нас опасности? Мы ответили им: «Да, есть», и были правы.
А сейчас наша очередь. Я вновь повторяю: «Я считаю все эти разговоры об опасности на 3/4 пустой болтовней». Турки, возможно, попытаются спровоцировать что-нибудь в гневе, но от попытки до результатов расстояние огромное. Один раз они уже пытались, да ничего не вышло. А когда возникла необходимость и пришлось обратиться за помощью к президенту Вильсону, то трусы говорили, что именно сейчас начнутся настоящие преследования. Но все было наоборот. Только после этого пришел конец страшному периоду гонений. И когда наконец был создан в Александрии легион бойцов Эрец-Исраэль, то и тогда не реализовались самые черные страхи и предположения. Даже сейчас я считаю их бессмысленными на 3/4. Но даже если они и имеют какой-то смысл, мы все равно должны идти своим путем — путем активной политики.