Час дня. Солнце жарит во все лопатки. В увеселительном саду «Магометов рай» суета сует и всяческая суета. Сегодня — открытие, о чём извещают трёхаршинные афиши, расклеенные по всему городу Макаротелятинску. Идёт репетиция, идут последние приготовления. Из досчатого опереточного театра доносятся завывания хора: «Пирид твоим, Юпитир, а-а-алтарём»!!! Рабочие метут сад, прибивают у входа флаги, развешивают фонарики. Крики, брань, суетня. Сам антрепренёр, маленький, кубастенький человечек, в каком-то сверхъестественном размахае, кубарем катается по саду. Вот он влетает на сцену и останавливает Менелая: — Эх, батенька, да разве это так?.. Огня, огня больше… «Муж красивой… сивой… сивой»… Пока публика не расхохочется… Её, подлую, пробрать надобно, чтоб она поняла… Живее, живее надобно!.. Понимаете: «муж красивой… сивой… сивой»… И антрепренёр, выкинув какой-то курбет, мчится в сад. — Эй, ты!.. Ты… Как тебя?.. Контролёр… Как тебя?.. Ты зачем же это босиком-то ходишь?.. Сапог что ли нет?.. Как же ты у публики билеты обирать будешь?.. — Сапоги есть-с, но оченно я их берегу-с, потому их только что на два вечера хватит… Деньжонок бы… Антрепренёр обдаёт его злобным взглядом и кидается прочь. — Соломон Соломонович! Соломон Соломонович! — кричит он, — что ж вы, батенька, с оркестром-то молчите?.. Разве я вас молчать нанял?.. — Да мы что ж… Мы сыгрались, нам репетиция не нужна… — Да я вас не репетировать, а играть прошу… Играйте что-нибудь этакое погромче… Марш Буланже, что ли, или персидский… Да барабанов побольше, пусть во всём городе слышат, что мы готовимся… Дирижёр изо всей силы стучит палочкой по пюпитру. Антрепренёр отбегает на несколько шагов и, вдруг что-то вспомнив, возвращается: — Соломон Соломонович! Погодите! Пожалуйте сюда на минуточку. Соломон Соломонович сходит. Антрепренёр нежно обнимает его за талию. — Вы, добрейший, — я сам знаю, — музыкант удивительный, но наружность у вас не того… не для дам-с… Дамы любят брюнетов… А у вас волоса в рыжину ударяют, и вместо бровей, извините, какие-то подпалины… Ну, какой же может быть дирижёр с подпалинами!.. — Я не виноват… Меня как маменька… — Знаю, знаю-с… Так вы, голубушка, перед вечерком в уборную забегите, там вам парикмахер волосики подкрасит и бровки подведёт… Пожалуйста… А то, знаете ли, дамы могут быть недовольны… — Я не могу-с… извините… У меня в этом городе дядя живёт… Увидит, смеяться будет… — А мы дяденьку вашего выведем… Придерёмся и выведем… Он вас и не увидит… Антрепренёр летит дальше. — А где же шпагоглотатель?.. Шпагоглотатель где? — Здесь я! — гремит бас из буфета. Антрепренёр всплёскивает руками. — Ты что ж это? а? Скажи на милость: тебя, орясину, разве водку глотать нанимали? Открытие, можно сказать, а ты уж спозаранку назюзиться норовишь… Тебя водку глотать, аспид ты этакий, нанимали?.. — Шпагами-то тоже сыт не будешь! — огрызается «орясина» и мрачно отходит от буфета. Антрепренёр летит в кассу. — Ну что? — Пока ещё никого… — Ничего, вечером попрут… А какова погодка-то? погодка-то какова? — Не собрался бы дождь: парит больно!.. — Тьфу, тьфу, тьфу!.. Что вы наговариваете… Злющий, он выбегает из кассы и накидывается на длинного, нескладного парня в красной рубахе: — Ну, чего же, окаянный, бродишь?.. Ведь, всё равно тебе ходить… Походил бы по канату для привлечения публики… Базар под боком, все бы и увидали… Лучше афиши всякой… Да кстати бы и посмотрел, нет ли где тучки?.. — Что ж я занапрасно-то лазить буду: при публике и полезу… Этак лазить — и шею сломаешь… — Скажите, невидаль какая: шея!.. А может я тебе и на земле шею сломаю?.. Марш, тварь!.. Смотри, нет ли где тучки… — Кажется, всё! — на минутку успокаивается антрепренёр, но вдруг ударяет себя по лбу: — А шансонетка?.. Шансонетка-то где же?.. а?.. Два часа, а её ещё нет?.. Зарезала, зарезала, дрянь!.. Вчера ещё обещала быть, а и сегодня нет!.. Погиб, погиб… — Ах, да! Что бишь, ещё нужно? Публику надо заинтересовать… Селифан, беги в казармы, попроси, чтобы солдат полроты отпустили, сюда веди, да по городу-то пошляйся с ними… Кричи везде, что, мол, в «Магометов рай» для войны веду… Понял? — Слушаю-с… Псой Стахич летит в театр. — Господа, нет ли у кого ревматизма? Не ноет ли у кого нога?.. Это верная примета к дождю. — У меня в желудке ноет, — мрачно заявляет любовник. — Ну, уж это ты, брат, воздержись… Я эту твою примету знаю… к выпивке… Ты уж хоть сегодня-то… — Псой Стахич! — подлетает помощник режиссёра, — арфисткам трика не хватает… Как быть? — Ну, выкрасите им ноги чем нибудь… Будто в трико… Публика не отличит… Что у вас головы, что ли, нет… — Псой Стахич! — вбегает рабочий, — там дама какая-то в необыкновенной шляпке подъехала, с извозчиком шибко ругается, даже зонтиком его огрела… Антрепренёр мгновенно светлеет и бежит из театра. — Зонтиком? значит, она!.. Слава Богу, шансонетка приехала… Навстречу ему, подобрав платье, величественно выступает полная барынька в невероятной шляпе. — Мамочка! — взвизгивает антрепренёр, — а я уж истомился весь… На вас вся надежда… — Офицеры здесь есть? — деловито спрашивает «шансонетка». — Целый полк. — Значит, по-французски нужно… А купцы? — И купцов пропасть… — Ладно… Тапёр есть? — Вон он, бестия, у буфета околачивается!.. Ты, как тебя, барабанщик! Иди репетировать… Вы, мамочка, что же для первого раза? — Спою «Смотрите здесь»: сначала по-французски, затем по-русски переведу… Для офицеров французский язык необходим… — Не поймут здесь по-французски… — У меня все понимают… Я, ведь так… — и певица, сделав какой-то жест, взвизгнула: R’gardez par ci, r’gardez par là, — Comment trouvez-vous tout cela?.. — Мамочка! — взвизгнул антрепренёр и впился губами в её пухлую ручку. — Только дам на это время нельзя ли подальше? — Дам мы в другую сторону отвлечём… У меня рассказчик есть… Он сценку «Здешние дамы» расскажет… — Ладно!.. — Имею честь рекомендоваться: рецензент местной газеты! — вырастает перед антрепренёром долговязая фигура. — Весьма, весьма приятно-с! — тянет руку антрепренёр, — милости просим… Всегда рады… — А я, признаться, думал, что у вас сегодня по случаю открытия завтрак… Так вот написать хотел… — Хотя завтрака и нет-с, но благоволите пройти в буфет и заказать, что будет угодно-с… — Член-с пожарной комиссии! — рекомендуется толстенький, пузатенький господинчик, — мы хоть у вас и были-с… но мне хотелось бы для безопасности ещё раз уборные осмотреть… Так, — не беспокойтесь, — простая формальность… У вас, ведь, теперь репетиция идёт… — Точно так-с… — В костюмах, смею спросить? — Нет-с, без костюмов… Господинчик строит кислую гримасу. — Ах, я думал… Ну да… ну, хорошо. — Я вечерком зайду… Во время спектакля осмотрю… — Да пожалуйте сейчас… — Нет, нет… нет, уж зачем же репетиции мешать… Repetitia est mater studiorum…[3] Хе, хе, хе!.. Во время спектакля осмотрим… Господинчик уходит. — Местный частный пристав! — гремит подошедший Марс… Шесть часов вечера. Парит невероятно. В саду всё убрано. Артисты в сборе. Антрепренёр бежит по саду и кричит музыкантам: «начинай»… Но вдруг останавливается и бледнеет: издали откуда-то доносится раскат грома. Пробегает ветерок. Солнышко куда-то прячется. Слева ползёт тёмная туча. — Жарь! — отчаянно вскрикивает антрепренёр. Оркестр жарит марш Буланже. Антрепренёр с ужасом смотрит на небо. На нос ему падает тяжёлая капля. У Псоя Стахича подкашиваются ноги. Ещё четверть часа, и тяжёлые капли забарабанили по крыше театра, оркестр бежит в разные стороны. Псой Стахич мечется, словно в предсмертной тоске. Шпагоглотатель летит в буфет. Контролёр снимает сапоги. Актёры печально бредут из сада. Канатоходец тайком лезет через забор. «В виду ненастной погоды, открытие сада состояться не может».
Идёт репетиция, идут последние приготовления. Из досчатого опереточного театра доносятся завывания хора:
«Пирид твоим, Юпитир, а-а-алтарём»!!!
Рабочие метут сад, прибивают у входа флаги, развешивают фонарики. Крики, брань, суетня.
Сам антрепренёр, маленький, кубастенький человечек, в каком-то сверхъестественном размахае, кубарем катается по саду.
Вот он влетает на сцену и останавливает Менелая:
— Эх, батенька, да разве это так?.. Огня, огня больше… «Муж красивой… сивой… сивой»… Пока публика не расхохочется… Её, подлую, пробрать надобно, чтоб она поняла… Живее, живее надобно!.. Понимаете: «муж красивой… сивой… сивой»…
И антрепренёр, выкинув какой-то курбет, мчится в сад.
— Эй, ты!.. Ты… Как тебя?.. Контролёр… Как тебя?.. Ты зачем же это босиком-то ходишь?.. Сапог что ли нет?.. Как же ты у публики билеты обирать будешь?..
— Сапоги есть-с, но оченно я их берегу-с, потому их только что на два вечера хватит… Деньжонок бы…
Антрепренёр обдаёт его злобным взглядом и кидается прочь.
— Соломон Соломонович! Соломон Соломонович! — кричит он, — что ж вы, батенька, с оркестром-то молчите?.. Разве я вас молчать нанял?..
— Да мы что ж… Мы сыгрались, нам репетиция не нужна…
— Да я вас не репетировать, а играть прошу… Играйте что-нибудь этакое погромче… Марш Буланже, что ли, или персидский… Да барабанов побольше, пусть во всём городе слышат, что мы готовимся…
Дирижёр изо всей силы стучит палочкой по пюпитру.
Антрепренёр отбегает на несколько шагов и, вдруг что-то вспомнив, возвращается:
— Соломон Соломонович! Погодите! Пожалуйте сюда на минуточку.
Соломон Соломонович сходит. Антрепренёр нежно обнимает его за талию.
— Вы, добрейший, — я сам знаю, — музыкант удивительный, но наружность у вас не того… не для дам-с… Дамы любят брюнетов… А у вас волоса в рыжину ударяют, и вместо бровей, извините, какие-то подпалины… Ну, какой же может быть дирижёр с подпалинами!..
— Я не виноват… Меня как маменька…
— Знаю, знаю-с… Так вы, голубушка, перед вечерком в уборную забегите, там вам парикмахер волосики подкрасит и бровки подведёт… Пожалуйста… А то, знаете ли, дамы могут быть недовольны…
— Я не могу-с… извините… У меня в этом городе дядя живёт… Увидит, смеяться будет…
— А мы дяденьку вашего выведем… Придерёмся и выведем… Он вас и не увидит…
Антрепренёр летит дальше.
— А где же шпагоглотатель?.. Шпагоглотатель где?
— Здесь я! — гремит бас из буфета.
Антрепренёр всплёскивает руками.
— Ты что ж это? а? Скажи на милость: тебя, орясину, разве водку глотать нанимали? Открытие, можно сказать, а ты уж спозаранку назюзиться норовишь… Тебя водку глотать, аспид ты этакий, нанимали?..
— Шпагами-то тоже сыт не будешь! — огрызается «орясина» и мрачно отходит от буфета.
Антрепренёр летит в кассу.
— Ну что?
— Пока ещё никого…
— Ничего, вечером попрут… А какова погодка-то? погодка-то какова?
— Не собрался бы дождь: парит больно!..
— Тьфу, тьфу, тьфу!.. Что вы наговариваете…
Злющий, он выбегает из кассы и накидывается на длинного, нескладного парня в красной рубахе:
— Ну, чего же, окаянный, бродишь?.. Ведь, всё равно тебе ходить… Походил бы по канату для привлечения публики… Базар под боком, все бы и увидали… Лучше афиши всякой… Да кстати бы и посмотрел, нет ли где тучки?..
— Что ж я занапрасно-то лазить буду: при публике и полезу… Этак лазить — и шею сломаешь…
— Скажите, невидаль какая: шея!.. А может я тебе и на земле шею сломаю?.. Марш, тварь!.. Смотри, нет ли где тучки…
— Кажется, всё! — на минутку успокаивается антрепренёр, но вдруг ударяет себя по лбу:
— А шансонетка?.. Шансонетка-то где же?.. а?.. Два часа, а её ещё нет?.. Зарезала, зарезала, дрянь!.. Вчера ещё обещала быть, а и сегодня нет!.. Погиб, погиб…
— Ах, да! Что бишь, ещё нужно? Публику надо заинтересовать… Селифан, беги в казармы, попроси, чтобы солдат полроты отпустили, сюда веди, да по городу-то пошляйся с ними… Кричи везде, что, мол, в «Магометов рай» для войны веду… Понял?
— Слушаю-с…
Псой Стахич летит в театр.
— Господа, нет ли у кого ревматизма? Не ноет ли у кого нога?.. Это верная примета к дождю.
— У меня в желудке ноет, — мрачно заявляет любовник.
— Ну, уж это ты, брат, воздержись… Я эту твою примету знаю… к выпивке… Ты уж хоть сегодня-то…
— Псой Стахич! — подлетает помощник режиссёра, — арфисткам трика не хватает… Как быть?
— Ну, выкрасите им ноги чем нибудь… Будто в трико… Публика не отличит… Что у вас головы, что ли, нет…
— Псой Стахич! — вбегает рабочий, — там дама какая-то в необыкновенной шляпке подъехала, с извозчиком шибко ругается, даже зонтиком его огрела…
Антрепренёр мгновенно светлеет и бежит из театра.
— Зонтиком? значит, она!.. Слава Богу, шансонетка приехала…
Навстречу ему, подобрав платье, величественно выступает полная барынька в невероятной шляпе.
— Мамочка! — взвизгивает антрепренёр, — а я уж истомился весь… На вас вся надежда…
— Офицеры здесь есть? — деловито спрашивает «шансонетка».
— Целый полк.
— Значит, по-французски нужно… А купцы?
— И купцов пропасть…
— Ладно… Тапёр есть?
— Вон он, бестия, у буфета околачивается!.. Ты, как тебя, барабанщик! Иди репетировать… Вы, мамочка, что же для первого раза?
— Спою «Смотрите здесь»: сначала по-французски, затем по-русски переведу… Для офицеров французский язык необходим…
— Не поймут здесь по-французски…
— У меня все понимают… Я, ведь так… — и певица, сделав какой-то жест, взвизгнула:
R’gardez par ci, r’gardez par là, —
Comment trouvez-vous tout cela?..
— Мамочка! — взвизгнул антрепренёр и впился губами в её пухлую ручку.
— Только дам на это время нельзя ли подальше?
— Дам мы в другую сторону отвлечём… У меня рассказчик есть… Он сценку «Здешние дамы» расскажет…
— Ладно!..
— Имею честь рекомендоваться: рецензент местной газеты! — вырастает перед антрепренёром долговязая фигура.
— Весьма, весьма приятно-с! — тянет руку антрепренёр, — милости просим… Всегда рады…
— А я, признаться, думал, что у вас сегодня по случаю открытия завтрак… Так вот написать хотел…
— Хотя завтрака и нет-с, но благоволите пройти в буфет и заказать, что будет угодно-с…
— Член-с пожарной комиссии! — рекомендуется толстенький, пузатенький господинчик, — мы хоть у вас и были-с… но мне хотелось бы для безопасности ещё раз уборные осмотреть… Так, — не беспокойтесь, — простая формальность… У вас, ведь, теперь репетиция идёт…
— Точно так-с…
— В костюмах, смею спросить?
— Нет-с, без костюмов…
Господинчик строит кислую гримасу.
— Ах, я думал… Ну да… ну, хорошо. — Я вечерком зайду… Во время спектакля осмотрю…
— Да пожалуйте сейчас…
— Нет, нет… нет, уж зачем же репетиции мешать… Repetitia est mater studiorum…[3] Хе, хе, хе!.. Во время спектакля осмотрим…
Господинчик уходит.
— Местный частный пристав! — гремит подошедший Марс…
Шесть часов вечера. Парит невероятно. В саду всё убрано. Артисты в сборе. Антрепренёр бежит по саду и кричит музыкантам: «начинай»…
Но вдруг останавливается и бледнеет: издали откуда-то доносится раскат грома. Пробегает ветерок. Солнышко куда-то прячется. Слева ползёт тёмная туча.
— Жарь! — отчаянно вскрикивает антрепренёр.
Оркестр жарит марш Буланже. Антрепренёр с ужасом смотрит на небо. На нос ему падает тяжёлая капля. У Псоя Стахича подкашиваются ноги.
Ещё четверть часа, и тяжёлые капли забарабанили по крыше театра, оркестр бежит в разные стороны. Псой Стахич мечется, словно в предсмертной тоске. Шпагоглотатель летит в буфет. Контролёр снимает сапоги. Актёры печально бредут из сада. Канатоходец тайком лезет через забор.
«В виду ненастной погоды, открытие сада состояться не может».